В августе 1999 года инженера Иво отправили в срочную командировку в одну дикую страну.
На языке дикой страны инженер Иво знал только одно слово – ляпушька, так его коллега Андреас называл свою русскую подружку. Маленькая лапа пушистой кошки, Pfötchen, ляпушька.
Дедушка Франц предостерёг: – Будь осторожен. Я знаю этих русских, мы им тогда всыпали на Зееловских высотах, думаешь, они это забыли?!
В самолёте Иво убедился – не забыли, мстят. Спинку переднего кресла пришлось подпирать коленями, стюардесса сказала, что помочь не может, их, стюардесс, двое, а падающих спинок пол-самолёта. Про то, чем кормили, вспоминать не хотелось, но оно само о себе настырно напоминало.
В аэропорту Иво встретила главный проектировщик фрау Анна Сергеевна, валькирия лет пятидесяти, привела к страшной ржавой машине без ремней безопасности, строго наказала не прикасаться к двери, а то замок не держит, и на сумасшедшей скорости, в лязге и дребезге отвезла в гостиницу.
Утром фрау Анна заезжала за Иво, вечером привозила, лично сопровождала до входа, грозно зыркая и рявкая на девушек приятной внешности, но очевидно сомнительной репутации. От зырка и рявка красавицы тушевались и теряли задор, а их позы – призывность.
В пятницу всем коллективом бюро отметили успешное решение проблем, пожелали счастливого пути, и фрау Анна, к ужасу Иво от рюмки не отказывавшаяся, усадила его в свой гроб на колёсах. Гроб натужно пыхтел и стучал внутренностями, а на последнем километре встал. Фрау Анна наговорила гробу непонятных энергичных слов, не помогло.
– Такси тебе на утро заказали, а отсюда сам дойдёшь, тут рядом, вдоль того дома, потом налево – и гостиница, с девками там не заговаривай, без штанов останешься. Ну всё, спасибо тебе, помог, запустим производство, разбогатеем, приедешь – на мерседесе возить будем.
И неожиданно расцеловала.
Вечер стоял тёплый, во дворе дома на скамейке сидела девушка с книжкой, вокруг скамейки носилась собака сложносочинённой породы, низкое солнце просвечивало волосы девушки и делало её похожей на пушистый золотой одуванчик.
Если бы не отмечание успешного завершения, Иво бы не отважился. А так решительно направился к скамейке, аккуратно упал к ногам девушки и правдоподобно закатил глаза от невыносимой боли.
Девушка вскрикнула, вскочила и бросилась к нему.
Собака тоже бросилась, взлаяла, но кусать не стала, а преданно посмотрела и лизнула в щёку.
– Кажется, я вывихнул ногу, – простонал Иво.
– Я не понимаю! Вы можете встать?
Из окна первого этажа выглянула женщина, и Иво увидел, как его жена будет выглядеть через тридцать лет.
– Надюша, что там такое? Он не пьяный, нет? Что-нибудь сломал? Надо скорую вызвать! Доктора!
– Найн доктор! – закричал Иво.
– Мама, он не хочет доктора!
– Он что, немец? Бедный мальчик! Сейчас я позову Ирину Степановну, она язык знает.
Из подъезда выбежала его будущая Schwiegermutter, вместе с девушкой они дотащили прыгающего на одной ноге Иво до своей квартиры, усадили в кресло в маленькой комнате. В другом кресле сидел сердитый старик. Все четверо говорили одновременно, собака за компанию радостно лаяла.
Я хотел с вами познакомиться, я Иво. Наденька, что он говорит, какие ивы? Дожили, немчура недобитая в доме! Может, он голодный? Ой, у меня ж там оладушки! Получи, дед, подарок от единственной внучки! Я не понимаю! И чайник поставь. Сметаны положи побольше, худой какой, кто его тут кормит, в чужой стране. Мы им задали жару в 45-ом, на Зееловских высотах, будут помнить! Я Иво! А, вот и Ирина Степановна!
Симулянт еле отбился от предложения вызвать скорую, и муж говорящей по-немецки женщины отвёз его в гостиницу.
– Надюша, тебе не показалось, что уходя, мальчик хромал не на ту ногу?
Утром в субботу в дверь позвонили, Надя открыла, на пороге стоял давешний травмированный с букетом. Розы в букете были не первой свежести, что, по замыслу продавца, компенсировалось обилием завивающихся бумажных ленточек и ядовито-зелёным целофаном. Немец расшаркивался, что-то объяснял, а потом замолчал, покраснел и сказал: – Ляпушька!
Стоял со своим дурацким букетом из неликвида, смешной, растерянный и очень, очень милый.
Из немецкого Наде в голову пришло только Анна унд Марта баден (спасибо, Ильф с Петровым), но потом вспыл граф Алексей Толстой, и она взяла букет и сказала: – Битте, ой, то есть данке, мин херц!
Через год Иво приехал просить Надиной руки и сердца.
Не один. С дедушкой.
Надя переживала, а Иво её утешал: – Не будут же они стрелять друг в друга!
Дедушка Франц немножко знал по-русски, а дедушка Александр – кое-что из немецкого.
– Ванья здрастуй! – сказал дедушка Франц.
– Гитлер капут! – сказал дедушка Александр.
Этого хватило. Вечером сидели за бутылкой, спорили, рисовали схемы какие-то, наверно, сражались на Зееловских высотах, где в 1945 году вполне могли встретиться – мобилизованный в 17 лет Франц и призванный в 18 Александр.
Хорошо, что не встретились.
Дедушка Франц умер в начале 2005.
Дедушка Александр сказал: – Будет ждать меня, немчура, там договорим.
Пережил на три месяца.
Утром Иво будит Надю: – Просыпайся, ляпушька!
– Доброе утро, мин херц! – говорит Надя.
Иво по пути на работу отвозит в детский сад маленькую Нину, а Надя отправляет в школу Франца-Алекса.
Где-то наверху, а может, внизу, а может, в другом измерении, в какой-нибудь Вальгалле к разговору прислушиваются дедушка Франц и дедушка Александр, вздыхают довольно, говорят друг другу Гитлер капут! и Ванья здрастуй! и опрокидывают по стопочке.
Или из чего там пьют – из рогов, что ли.
вот, например 
