Подольский городской форум

Антирасистская комедия с расистскими шуточками

Бредут по ночной дороге двое работорговцев, ведут за собой чернокожих рабов, закованных в кандалы. А тут им навстречу — немецкий дантист в смешной повозке (Вальц). «Здравствуйте, — говорит, — меня зовут доктор Шульц, я охотник за головами, нет ли у вас раба, который сможет опознать вот этих господ?» Поболтал еще, и один из рабов (Фокс) вдруг подал голос. «Я бы с радостью купил у вас вот этого, что скажете?» — «Не, — ответили рабовладельцы, — не продадим». Тот их — раз! — и из пистолета. Одного насмерть, второго в ногу. Снял с черно­кожего кандалы, посадил на лошадь, написал расписку и назначил своим напарником. Остальные посмотрели с недоумением. «А у вас, господа, — с сияющей улыбкой объявил Шульц, — есть два варианта — вот вам ключ, делайте что хотите. Первый вариант: можете разбежаться в разные стороны, вас поймают и продадут на разные плантации. Второй вариант: вы снимаете кандалы и вышибаете вот этому, который вас сюда привел, мозги на хер».

«Джанго освобожденного» хочется рассказать как анекдот — грубый, расистский, немножко стыдный, но в то же время гомерически смешной. В середине понимаешь, что по ошибке принял за анекдот морализаторскую притчу, и, предчувствуя кислые лица собеседников и пару натянутых смешков, опустив глаза, пробалтываешь окончание и быстро переходишь на другую тему. Кажется, ни­когда еще в фильмах Тарантино насилие не выглядело столь обескураживающе нравоучительно: рабовладельцев здесь убивают со свистом и радостным улюлюканьем, рабы показательно умирают в муках, становясь невинными жертвами хозяйских забав. Тарантино последние несколько лет очень хочется дать индульгенцию: ладно, «Доказательство смерти», с кем не бывает. Ладно, «Бесславные ублюдки» — ну не сложилось, наверное, не его жанр; но «Джанго» за три часа своего хронометража умудряется не просто уничтожить едва теплившуюся надежду на чудо, но и пару раз проехаться по ней туда-сюда асфальтоукладчиком, не оставив после себя ничего, кроме вопроса: «Господи, зачем?» Человек, никогда не тративший патроны вхолостую, заспиртовал самого себя на не самом удачном моменте карьеры, то ли из страха, то ли из самодовольства вдруг перестав выходить за рамки привычных элементов. «Джанго» словно равен самому себе — это то, что в народе принято называть «фильмом а-ля Квентин Тарантино»: тут почти нет действия, одни разговоры, тут убивают с улыбкой, издеваются с удовольствием, тут можно найти миллион цитат, и все это упаковано в анахроничный жанр спагетти-вестерна. Но вот в чем проблема — в нем больше нет жизни. Пижонство нельзя сымитировать, оно не собирается из чужих фильмов и отгремевших десять лет назад собственных побед. Смелость не ограничивается повторением через раз слова «ниггер» и бутафорскими фонтанами крови, равно как и спагетти-вестерны отличались от американских мейнстримовых не удвоенной дозой жестокости, а своим демонстративным отказом от морали, иерархии и традиционной системы ценностей. «Джанго» же внезапно оказывается беспомощным гимном конформизму, настолько убежденным в собственной божественности, что ему плевать на ритм, плевать на стиль, в конце концов, плевать на достоинство. От Тарантино остался только Кристоф Вальц — но его глаза блестят сами по себе, он и так — сама элегантность. И когда ближе к концу в кадр вальяжно заходит сам режиссер, чтобы через пять минут взлететь на воздух (нет, это не спойлер), на несколько секунд начинает казаться, что вот она — смелость, он же на самом деле все понимает. «Нет, — отвечает Тарантино, — трюк просто был сложный, никто не справился бы, кроме меня».